Михаил Федотов, «Новые Известия», 18 сентября 2006
Телеканал «Домашний» отказался от продолжения передачи «В круге света». Четырех выпусков оказалось достаточно, чтобы руководство телекомпании уразумело: свобода слова есть осознанная необходимость молчания. То есть не полного, тотального молчания, а именно молчания о главном, о том, что превращает жизнь человека из отправления физиологических потребностей в осмысленный путь. Конечно, о рецепте приготовления «салата по-мароккански» и о том, «как научить ребенка проситься ночью на горшок», рассуждать можно даже на потенциальную телеаудиторию в пятьдесят миллионов человек, как у «Домашнего». А вот о том, «насколько мы доверчивы», «почему мы не любим иностранцев» и «нужен ли нам суд присяжных» (именно этому были посвящены успевшие выйти в эфир передачи), говорить не велено. Можно лишь в узком кругу слушателей «Эха Москвы» и читателей редких демократических газет. Кто не велел? Президент, генеральный прокурор, Верховный суд?.. Или, может быть, Росохранкультура, призванная следить за соблюдением законодательства о СМИ, вынесла телекомпании СТС последнее предупреждение? Ничего подобного! Говорят, что запрет поступил от владельцев телекомпании, решивших, что передачи с такими медиазвездами первой величины, как Светлана Сорокина и Алексей Венедиктов, могут показаться кому-то «наверху» чересчур острыми, политизированными, а значит, идеологически вредными для власти и, соответственно, чреватыми серьезными неприятностями для владельцев. И тогда неосмотрительных хозяев телеканала не спасут ни высокие рейтинги передач, ни расширение аудитории телеканала. Хотя даже среди моих знакомых нашлось немало людей, впервые нажавших в сентябре кнопку «Домашнего» ради того, чтобы увидеть происходящее в этом «круге света». Ведь на примере Ходорковского уже всем, кажется, ясно показали, насколько опасно лезть в политику, не получив на это специального соизволения. И вот уже тривиальный страх парализует стремление даже к очевидной коммерческой выгоде, профессиональному успеху, общественному признанию.
А почему, собственно говоря, телеканалам не лезть в политику? Разве им на роду написано всем поголовно превратиться в помесь кинобудки с набором аттракционов городского парка культуры и отдыха? Есть, конечно, так называемые «нишевые» телеканалы, которые рассказывают исключительно, скажем, о спорте или рыбалке. Но кто может запретить телеканалу обсуждать общественно-политические темы, если в его программной концепции предусмотрены «информационно-аналитические передачи» или даже просто «ток-шоу», что в переводе на русский язык означает «разговорная программа»? Нет запрета. Нет окрика. Но страх бежит впереди, заталкивая всех поглубже в норки.
Вот что такое самоцензура. Это не явная, примитивная «черезколенная» цензура, которая запрещена Конституцией и наказуема по Уголовному кодексу. Это и не самоограничение, которое является нормальным регулятором поведения любого человека. Ведь если я не позволяю себе материться на газетной полосе, то не потому, что боюсь наказания, а исключительно потому, что считаю это недостойным, неприличным, позорным. Напротив, самоцензура не имеет отношения ни к правовым нормам, ни к представлениям о добрых нравах. Страх – вот ее альфа и омега. Увы, самоцензура становится правилом нашей жизни. Ее приходится наблюдать порой даже среди членов правительства. Сравнительно недавно на заседании некой правительственной комиссии при обсуждении очень-очень спорного вопроса практически все участвовавшие министры поначалу высказывались категорически против внесенного проекта. Однако стоило председателю комиссии, заглянув в лежавшую перед ним бумажку, произнести магическое «можно констатировать, что проект готов к внесению в Государственную думу», как ситуация изменилась кардинально. Нет, министры не били себя в грудь и не посыпали голову пеплом. Они только скромно интересовались, можно ли рассчитывать на то, что хотя бы некоторые из их замечаний будут учтены, если уж принятие проекта почему-то предрешено. Неужели даже у этих людей, держащих в руках штурвал государственного корабля, страх разгневать одного из помощников капитана сильнее чувства ответственности за безопасность корабля, команды, пассажиров?
Точно такую же самоцензуру чинит над собой следователь, видя, что нити преступления тянутся куда-то наверх. Иначе он сам может угодить под суд, как это случилось со следователем по особо важным делам следственного комитета при МВД России Павлом Зайцевым, получившим два года лишения свободы за свою принципиальность в знаменитом деле «Трех китов». Сейчас в этой конкретной истории справедливость, кажется, начинает восстанавливаться: «киты» и их покровители держат курс на дно, а «китобои», напротив, – на гребень публичного одобрения. Кстати, не грех бы вспомнить в связи с этим делом и судью Московского городского суда, который оправдал Зайцева в 2002 году, и его коллегу, вынесшего в 2003 году обвинительный приговор.
Рискну предположить, что один из этих судей не знал над собой самоцензуры страха, другому же такая свобода была недоступна. А ведь оба они с точки зрения Конституции независимы и подчиняются только закону. И никто – под страхом уголовной кары – не вправе оказывать на них давление. Но оказывают – и ничего не боятся. А чего, спрашивается, боимся мы, когда осуществляем свои права «своей волей и в своем интересе»? Чтобы победить страх, нужно, во-первых, чувствовать себя свободным человеком, во-вторых, поступать так, как будто живешь в свободной стране, и в-третьих, быть уверенным, что не нарушаешь никаких законов. С этого, кстати, и начинается свободная страна.