Светлана Сорокина: [до] и [после].
Фотограф Владимир Вяткин.
На сайте журнала есть фотографии большего размера.
В Северной Осетии по-прежнему носят траур по жертвам Беслана. Сорок дней – так положено по местным обычаям. Только вряд ли и после истечения отмеренного традициями срока люди снимут черные одежды. В Москве и в других городах России приспущенные триколоры через пару дней после трагедии дисциплинированно вернули на должную высоту, но ведь боль по команде сверху не утихает. Поэтому и со Светланой Сорокиной мы два с лишним часа беседовали о том, о чем не говорить сегодня нельзя…
– Опять закурила, хотя три года держалась, не притрагивалась к сигаретам. А 3 сентября сорвалась по-настоящему – и все, остановиться не могу. Хотя пробую. Каждый вечер выбрасываю недокуренную пачку в мусорное ведро, а утром малодушно достаю и начинаю все сначала. Уходит сигарет по двадцать в день. Атас!
– За дымовой завесой не спрячетесь, Светлана.
– Нервы сдают, хватаешься за сигарету, как за соломинку…
– Помню, в 2001-м, поздравляя (как потом выяснилось, в последний раз) телезрителей канала НТВ с Новым годом, вы вместо привычного «Все будет хорошо!» вдруг сказали: «Хуже не будет». Тогда верилось: самое страшное нами уже пережито…
– Сегодня те слова выглядят чересчур оптимистичными, а наша сравнительная шкала приводит в жуть. Да, заморская трагедия 11 сентября повергла в шок и ступор, но там была быстрая смерть, у нас же все растянулось во времени. Нет ничего мучительнее! Сначала «Норд-Ост», потом Беслан, где детей казнили трое суток. Это так чудовищно, что моментально забылись и взорванные самолеты, летевшие из Домодедова, и погибшие у «Крестовского»…
– Может, пора, Светлана, вспомнить, чему вас в лесотехнической академии учили, бросить все и податься лесником куда-нибудь в Сибирь?
– Это похуже дымовой завесы! И в тайге найдут, и в степи отыщут. Везде достанут. Беслан жил на краю империи, кто мог предположить, что война прокатится через него? К тому же я восемнадцатый год в журналистике, поздно мне что-то менять.
– За нашу профессию стыдно не стало? За то, как освещали трагедию коллеги?
– Я перестроечный персонаж и начинала работу на телевидении в условиях практически полного отсутствия цензуры. Советскую разогнали, новая не успела расплодиться. Перед эфиром какая-то тетечка абсолютно формально визировала тексты, но меня удивлял и смешил сам факт существования этого персонажа. В тот золотой период верила, что все дело в сопротивлении. «Воздух свободы сыграл с профессором Плейшнером дурную шутку…» Думала: люди сами соглашаются, чтобы их цензурировали, строили, подчиняли. А теперь прекрасно понимаю, как все происходит на самом деле. Вижу запущенный механизм. Все не так тупо и ломово, как кажется. Впрочем, иногда тупо и ломово. Когда главного редактора «Известий» Шакирова уволили «за плакатность», специально полезла и еще раз посмотрела на первую полосу номера, из-за которого разгорелся скандал. Большое фото мужчины, несущего полуобнаженную девчушку в крови. В других газетах встречались снимки и пострашнее. Но тут – на всю страницу и без подписи. А что, интересно, надо было писать? «Спецназовец спасает ученицу 1-й школы Беслана»? Объяснение для тупых, без этого не поймем?
Неужели уволившие Шакирова не увидели: сейчас у людей чувства плакатные? Кстати, тот номер «Известий» с фото вывешивали в газетных киосках. Именно как плакат… И еще на одно обратила внимание: москвичи моментально просекли, где искать правду. Газеты можно было купить только на рассвете, разметались мгновенно.
И «Эхо Москвы» люди слушали. Я тоже так делала. По телевизору из общедоступных каналов смотрела лишь спецвыпуски НТВ.
Пока из журналистов показательно наказали Шакирова. Видно, в профилактических целях, чтобы другим газетчикам, раздухарившимся не в меру, повадно не было. Телевидение уже накрыло или покрыло (как вам больше нравится) всю Россию официальной дезинформацией, теперь, видимо, пришла пора зачищать особо оборзевшие печатные СМИ. Сейчас быстренько свернут шеи тем, кому еще не успели. Это у нас умеют. Правда, наивно думала, что не до того сейчас, не до сведения счетов и увольнения главных редакторов…
– Зачем откладывать в долгий ящик? Каждому свое. Поэтому задержали в столичном аэропорту летевшего в Беслан Андрея Бабицкого, а направляющуюся туда же Анну Политковскую траванули в самолете. Поэтому, подозреваю, и вам, Светлана, не дали выйти в эфир в дни трагедии.
– Выход «Основного инстинкта» переносили несколько раз, не ставя меня в известность. На Первом канале специфическая система оповещения сотрудников, новости о себе часто узнаешь из газет. Странная ситуация… Помню, началась война в Ираке. Мы все примчались на работу и дали в прямой эфир полную картину происходящего. Когда случился Беслан, никто не поднял меня по тревоге, не вызвал на службу. И не только меня… Сначала по привычке дернулась, но прямых телефонов Эрнста не знаю, а через приемную ему не дозвониться… Прохожие останавливали, спрашивали, почему молчу. Что могла ответить?
– Какой, по-вашему, основной инстинкт сработал в людях в дни трагедии? Что шевельнулось в вас?
– В первый день Беслана повесила Тоне на шею крестик. Дочка крещеная, но раньше я не надевала: маленький ребенок, зачем? А тут строго наказала: не снимай ни в коем случае! Правда, после штурма подумала: видимо, Бог отвернулся от России… А моя знакомая, глядя на фото бегущих под огнем голеньких деток, сказала: «Вифлеемское избиение младенцев. Конец времен».
– Вы об этом хотели говорить в эфире?
– Программа идет в записи, все равно вырезали бы… Правда, если собравшиеся в студии отказались бы петь оду, как страна сплотилась вокруг родного руководства, показывать было бы нечего…
– К вождям у вас много вопросов?
– Они риторические, нет смысла задавать. Правду все равно не услышим. Снова льются скупые мужские слезы, веско произносятся слова о необходимости усиления того или изменения статуса этого, но ничего ведь не происходит. Госдума даже не соизволила прервать отпуск, назвав политиканством призывы экстренно созвать сессию… Так тянется годами. Сколько терактов пережил Патрушев? Самолеты, электрички, метро, Дубровка… Он же сидит в кресле хозяина Лубянки с 1999 года, при нем еще дома в Москве и Волгодонске взрывали. И что? Получил от президента за подвиги Звезду Героя России… Где, в какой стране такое возможно?
– А говорите, вопросов нет…
– Многое зависит от степени моего ожесточения. Умом понимаю: трогать подобные темы пусть даже в авторской программе, но на гостелевидении – самоубийственно. С другой стороны, Остапа, то бишь меня, может понести. Охота выговориться хотя бы перед двумястами зрителей, сидящими в студии.
– Чтобы лицо сохранить?
– Чтобы кто-то тебя услышал! Как вот сейчас с вами душу изливаю… Не заметили? В Россию вернулась традиция кухонных посиделок. Прихожу к друзьям, завариваем чаек и говорим, говорим, говорим… Психологи предупреждают: самый тяжелый гнев идет от бессилия. По-моему, мы все сейчас раздавлены этим весом.
Раньше отдушиной была работа, а теперь и ее нет. Внутри цеха утрачено былое единство. Недавно Эдуард Сагалаев предложил подписать обращение в защиту коллег – Рафа Шакирова, Леонида Парфенова, оставшихся не у дел. Думаете, многие поддержали Эдуарда Михайловича?
– А Парфенов действительно безработный или харчами перебирает?
– Поначалу казалось, ищет предложение получше, но сейчас вижу: Лене некуда идти. Пока монтирует документальную картину об Олимпиаде в Афинах, но кто ее покажет, когда и много ли там будет от Парфенова, которого мы знаем и к которому привыкли? Поразительно! Леня полифоничен, он может делать любую программу – от политики до культуры. Нет, не нужен. Ему, по сути, выписан «волчий билет», запрет на профессию.
– Слышал, будто господин президент затаил глубокую обиду из-за показанного в «Намедни» стебного репортажа о его инаугурации. С этого, мол, все проблемы и начались…
– Да, Леша Пивоваров приложился тогда от души, что вполне могло спровоцировать гонения на Парфенова. Помню, Витя Шендерович порезвился, комментируя предыдущую церемонию вступления в должность гаранта Конституции. Сюжет шел под песенку «Я его слепила из того, что было». Кому понравится такое вопиющее надругательство? Вот Витя вскоре и стал неэфирным человеком. Никто не забыт, ничто не забыто…
– Думать надо, какие песни выбирать и репортажи показывать! Нелюбимый вами «секундомер» Невзоров на мой вопрос о Парфенове бросил недавно фразу: «Зачем на телевидении кастратов демонстративно звенеть золотыми яйцами?»
– Самое неприятное, что на людей все плотнее наваливается липкий, противный страх, о котором мы все успели позабыть.
– И вас придавило?
– А чем я лучше других? И сильные женщины иногда плачут у окна. Живу в Москве одна, на руках маленький ребенок, из родни – только неработающая сестра, за спиной никого и ничего. Если потеряю работу, на что прикажете жить, где брать средства к существованию? Допустим, закроют «Основной инстинкт», что у меня остается? Документальные фильмы? Но ведь и их кто-то должен ставить в сетку. При этом вряд ли станут прямо отказывать, найдут миллион убедительных аргументов: тема не та, раскрыта не так… Есть масса способов измотать человека. Всерьез подумываю подыскать внеэфирное телезанятие. Например, подамся в продюсеры. Немного завидую Тане Митковой, которой поручено руководить информационной службой на НТВ.
– Не думаю, что там сейчас очень сладко.
– Да, но все-таки это работа, близкая по духу… Аналитика, похоже, окончательно исчезла с экрана, жанр журналистского расследования потихоньку умирает на телевидении, перекочевывая на страницы газет, которые иногда все еще осмеливаются подавать голос. Сейчас, конечно, появятся какие-то фильмы, посвященные Беслану, но сомневаюсь, что их авторам дадут сказать правду. Специально обученные люди по двадцать раз отсмотрят отснятый материал и все отфильтруют. В печатных СМИ, повторяю, честное слово проскочить пока может. Есть совершенно замечательные, острые публикации, вызвавшие резонанс в обществе. Другой вопрос, как на них отреагировала власть… Сильные мира сего прекрасно научились не замечать того, что им невыгодно и неудобно.
И знаете, это очень действует на психику. Многие перестают браться за серьезные темы не только из страха, но и из нежелания заниматься бесполезным делом. Недавно прочла, как в одном из сталинских лагерей издевались над политзаключенными. «Врагов народа» долгое время день за днем гоняли засыпать огромный овраг. Работа была очень тяжелой физически, но особенно людей угнетала ее бессмысленность, поскольку каждый выпавший дождь размывал яму до прежних размеров. Некоторые зэки сходили с ума…
– Классика: сизифов труд.
– Похоже, сегодня власть подвергает нас похожей пытке.
– Правда, пока обходится без сумасшествия.
– Как сказать! Мы же себя со стороны не видим. Вода камень точит, наверняка в каждом происходят изменения, которые заметны не сразу. Посмотрите, за пять лет страна стала иной. Да, и в 1999 году жить было страшно, но тогда мы многое могли сказать и сделать. Сегодня к страху добавилось бессилие. Я сильно погорячилась, заявив, что хуже не будет. Бездна! Ощущение тревоги разлито в воздухе, а утешения и защиты ждать, похоже, неоткуда. Все надеялась, что кто-нибудь скажет правильные и нужные слова на антитер-рористическом митинге, проходившем на Васильевском спуске…
– Слов там было много.
– Но не тех, которые поддержат людей в горе, проберут всех и каждого, помогут.
– А кому эти слова говорить?
– Тоже правда… Нет Александра Меня, Андрея Сахарова, Мераба Мамардашвили, Зямы Гердта, Гриши Горина. Столпы рухнули, а замена не пришла. Нет сегодня никого, способного кожей чувствовать несправедливость, чьему слову поверят безоговорочно. Это страшно…
Не хочется быть провидцем, но вспоминаю начало первой чеченской войны. В 1994 году я работала на Российском телевидении и вела программу «Вести». С первого дня в течение 3 лет, пока меня не выперли с РТР, трепала нервы руководству, выступая в роли паршивого пацифиста и призывая прекратить бойню, способную затянуться на долгие годы. Тогда меня за это с большим упоением топтали газетные коллеги: мол, Сорокина, захлебываясь в эфире соплями и слезами, разводит непонятную мировую скорбь, хотя в Чечне идет обычное наведение конституционного порядка при помощи танков, артиллерии и авиации. Но я тупо стояла на своем. На днях встретила одного из бывших начальников с Российского телевидения, который 10 лет назад похлопывал меня по плечу со словами: «Девочка моя! Ты ничего не понимаешь в большой политике…» Сейчас он подошел и сказал: «Как ты была права, Светка!» Не в том дело, что я такая прозорливая. Люди не хотят признавать очевидного, говорить себе правду. Ведь и сегодня ясно, что на Беслане все не закончится, но народ предпочитает об этом не задумываться, жует жвачку, которую подсовывает официальная идеология.
– Ну да. Никто ведь не спросил у президента, зачем он на 2 часа под покровом ночи летал в Осетию и ходил в сопровождении телекамер с софитами по больнице, будя раненых. Никто не поинтересовался, какое отношение к борьбе с терроризмом имеет отмена выборов губернаторов…
– Все преподносится в нужной тональности, подается как искренняя забота о пострадавших и о безопасности страны: видите, глава государства свечку за упокой поставил, помолился в храме… После этого «кощунственные» вопросы вроде ваших попросту не возникают. Ничего нового не изобретают, приемы давно известны и отработаны. Даже Батька Лукашенко под шумок подсуетился, просунул референдум о своем третьем сроке… Тяжелый циник! С другой стороны, куда ему деваться, если президентом не выберут? В родной колхоз возвращаться, коров пасти?
– А нашему гаранту куда податься?
– Думаю, он пришел надолго. Путин в том или ином виде сохранит власть. Продлит срок президентства, придумает новую должность, перераспределит полномочия, но вожжи не отдаст. Слишком уж ситуация серьезна для тех, кто у руля.
– Честно говоря, тяжкая доля рулевых меня мало заботит. Больше тревожит, что будет с нами, оказавшимися по их вине на этой подлодке. Помните, как Путин сказал Ларри Кингу: «Что с «Курском»? Он утонул…»
– Анекдот на эту тему: «У водолаза заканчивается кислород, и он сигналит: поднимайте! А с поверхности отвечают: «Подожди, мы все к тебе спускаемся…»
– Повторить в телеэфире не пробовали? На Первом канале вроде бы даже передача специальная появилась.
– Не пошла в нее, хотя очень сватали. Рассказывать анекдоты люблю, но в своем кругу. По-моему, это дело интимное. Да и время сейчас такое… Анекдоты с определенным привкусом. Смеяться все труднее.
– Помните, когда в последний раз делали это от души?
– Еще до Беслана. Видите, теперь все делится на «до» и «после»… Ко мне приехал Тимур Кизяков, ведущий программы «Пока все дома». Долго отказывалась от съемок, а потом сдалась. Вспоминали забавные случаи из детства, настроение было хорошим, сидели и весело хохотали… Теперь буду просить, чтобы сюжет как можно дольше не ставили в эфир. Всем ведь не объяснишь, когда делалась запись… Сейчас ничего не хочется. Усталость навалилась, апатия. Уже и рыдала, и выговориться пыталась. Угнетает невозможность что-либо изменить. Ну кровь сдала, ну посылку пострадавшим собрала, а чем еще помочь, боль в себе заглушить? Ничто не помогает. Впрочем, человек – существо выносливое, цепляющееся за жизнь…
– Недавно говорил с Николаем Фоменко. Он уверен, что нас сознательно превращают в некрофилов, приучая к смерти, подсаживая на нее.
– Коля – редкий умница, он очень точно все чувствует. Мы действительно включаемся в эту безумную игру, смотрим на трупы и считаем, сколько погибло. Количество жертв – вот основное мерило трагедии. На «Рижской» было десять, в Беслане – уже три с половиной сотни… Понимаю, нужно вырваться из этого круга, остановиться. Правда, пока не знаю как. Но я обязательно найду выход. Мы вместе его найдем…
Оригинал этого материала: http://litsasovsek.ru/2004/10/8629.