Журналисты НТВ рассказывают о своей встрече с Владимиром Путиным.
Радио "Свобода" 29.01.2001
Ведущий итогового информационного часа Андрей Шарый.
В студии журналисты НТВ Светлана Сорокина и Марианна Максимовская.
Шарый: Дорогие коллеги, я приветствую Вас со смешанными чувствами. Такова ситуация в России, ее специфика, что журналисты не только говорят о новостях, но и сами становятся предметами этих новостей. Главная новость понедельника ― трехчасовая встреча журналистов НТВ с Владимиром Путиным. Светлана, вы удовлетворены итогами встречи с президентом?
Светлана: Насчет результатов встречи ― противоречивые чувства. Я человек эмоциональный и сначала вышла, в общем, расстроенная, а сейчас, пообщавшись с коллегами, мы пришли к выводу, что все-таки позитив есть. Это личная встреча ― как какой-то прорыв блокады, в нашей ситуации это так. Обещание общаться при необходимости ― надеюсь, что это не просто слова, а действительно возможность. Обозначение некоторых позиций ― может быть, декларативное, но пусть это будет хотя бы декларацией. Пусть хоты бы говорится о том, что существование НТВ как независимого средства массовой информации в интересах президента нашей страны. Посмотрим, как это будет исполняться. Есть понимание того, что мы, я надеюсь, продемонстрировали, что мы ― единый коллектив, единая команда, и что либо нас надо угробить целиком, либо как-то по-другому решать создавшиеся проблемы.
Шарый: Светлана, еще один вопрос. В пятницу, когда вы выступали в эфире новостной программы НТВ и обращались к Путину ― вы говорили экспромтом, или просьба о встрече с президентом была согласованным с коллегами подготовленным выступлением?
Светлана: Я говорила абсолютно экспромтом, я стояла в задних рядах, и мои коллеги Марьяна и Ира Зайцева меня выпихнули вперед, и это был экспромт. На самом деле, я, когда сказала, сама ахнула, потому что, что называется, коллектив меня не уполномачивал. Это был абсолютный экспромт, мне так показалось, мне так почувствовалось, что мы хотели бы этой встречи и поскольку потом меня за это не отругали, а как бы сказали, что, в общем и правильно, то выходит, что да. И когда тем более последовало это приглашение, мы решили: почему не использовать этот шанс пообщаться глаза в глаза?..
Шарый: Вы, видимо, знаете, что по всей журналистской Москве обсуждали сегодня ― в понедельник ― то, о чем вы говорили три часа с Путиным, и рождались всякие шутки. Марианна, говорили о том, что, может, ваша встреча похожа на известную картину "Ходоки у Ленина" ― встреча с, "видимо, "добрым президентом, который мог бы приструнить злого следователя, плохого Генпрокурора" ― это вселяло в вас какое-то чувство неудобства, или вы хотели решить стоявшие перед вами задачи и решили их?
Максимовская: Во-первых, у нас не было никакой иллюзии, что мы идем к "доброму царю батюшке, которого обманывают злые бояре", а мы придем и откроем ему глаза на генпрокурора, на взяточников следователей, на то, что огромная часть вообще всего того, что происходит вокруг НТВ и с НТВ ― это просто такая банальная, человеческая, личная месть. Мы не думали, что мы откроем ему глаза, мы не думали, что президент не в курсе того, что происходит, например, в Приморье и вообще в нашей стране. Вообще мы от него ничего и не хотели, мы не ходоки. Мы пришли выразить президенту, глядя ему в глаза, точку зрения всего журналистского коллектива НТВ, не нас 11, которые пошли, потому что нельзя же идти всем ― сколько нас ― несколько десятков... Тем не менее, мы выражали точку зрения всего, или большинства, журналистского коллектива нашей телекомпании. Нам важно было показать, что мы единомышленники и мы не "сдадим" Гусинского, поскольку мы не воспринимаем его как человека, который спонсирует и дает деньги ― как "кассира", а мы воспринимаем его как одного из основателей телекомпании НТВ и других СМИ, входящих в холдинг, человека, который крайне много сделал для российского телевидения, и, кстати, отмечен за это наградами, премией Тэффи, его заслуги признавались... Мы попытались спросить у президента: почему закон в нашей стране работает только в отношении тех, кто неугоден власти. Почему, говоря о равноудаленности олигархов ― почему, тем не менее, одни удалены, а другие совершенно прекрасно себя ощущают при Кремле, в Кремле.
Светлана: И почему неприятности только у тех, кто в чем-то не согласен с правящей элитой, а у тех, кто согласен с ней ― их нет. У них все хорошо...
Максимовская: Честно говоря, мы не получили ответы на какие-то принципиальные вопросы, которые мы задали, хотя президент записывал и помечал. Мы говорили о коррупционере -следователе ― он делал пометки, он обещал даже, по-моему, обратиться в ревизионную комиссию по поводу квартиры Генпрокурора, но, в общем, мы, наверное, и не ждали, что он прямо скажет: "Да, действительно..." Хотя речь заходила о том, что обычно же, как вы знаете, судье дают отвод, когда возникает малейшее подозрение, что у судьи по отношению к человеку, которого он должен судить, есть хотя бы малая толика личного интереса. Здесь, с НТВ, ситуация личной мести со стороны генпрокурора и следователей очевидна. Мы говорим президенту: "Ну, послушайте, ну мы не можем отвести руководство Генпрокуратуры. Наверное, вы тоже, не можете, или можете"?... Вот, объясните, что, в стране нет других проблем, нет коррупционеров, взяточников, воров, убийц, а есть только проблема Гусинского и НТВ?! Решится проблема НТВ, и станет в стране хорошо, тепло и уютно в домах в Приморье, война закончится, беженцы обратно вернутся в Чечню?..
Шарый: Евгений Киселев после окончания встречи с президентом сказал, что у него сложилось впечатление о том, что по многим вопросам Владимир Путин был неправильно информирован Генпрокуратурой и компаний "Газпром-Медиа". Как вы считаете, вам удалось его лучше информировать. Вы "достучались"?
Светлана: Нам просто удалось донести какую-то информацию, а воспримет он ее, или нет ― наверное, трудно, невозможно заглянуть ему в голову.
Шарый: Владимир Путин, насколько нам известно, предъявлял и цитировал вам некие документы, касающиеся личности Гусинского ― что это за бумаги?
Светлана: Такого не было... Президент обнаружил совершенно удивительное знание деталей. Он, например, знал, какого числа у нас следующий суд, какого числа еще следующий суд, какого числа что-то сделал Газпром, совершенно убедительное знание деталей при том, что общая идея была такая, что вот, Генпрокураутура у нас совершенно независимая, ― при этом знание деталей не могло не поражать. А бумаги ― суммы назывались, какие-то бумаги, график ссуд был показан и письмо от Тернера, и ответное письмо Тернеру. А непосредственно чего-то про Гусинского ― такого не было.
Шарый: Не зря, видимо, президент встречался незадолго до встречи с вами с Генпрокурором и, видимо, получил последние новости... Светлана, вы, скажем, лучше других журналистов НТВ ― и Радио Свобода тоже ― знаете Владимира Путина. Сделали ли вы какое-нибудь открытие? Утром и вечером 29 января 2001-го года Путин для вас ― это один и тот же человек или нет?
Светлана: Это трудный вопрос. Я несколько не согласна с посылом насчет того, что я лучше других знаю президента... А чем отличается мое представление о президенте с утра и вечером? Может быть, меньшим количеством иллюзий. Хотя, наверное, сильно не отличается. Я, наверное, действительно его немного понимаю и поэтому не могу сказать, что мое отношение сильно изменилось.
Шарый: Что вы подразумеваете, говоря, что его "немного понимаете"? Он человек другой системы, не такой, как вы, не такой, как мы, может быть, или что-то другое вы имеете в виду?
Светлана: Не знаю, как вы, как кто-то, наверное, он другой человек, нежели я, могу сказать только про это. Конечно, он человек системы, ей воспитанный, и поэтому нужно это учитывать, когда мы пытаемся его понять.
Шарый: Марианна, у вас вечером появилось больше уверенности и ясности относительно собственной судьбы и судьбы НТВ?
Максимовская: Нет. По поводу собственной службы я знаю только, как я поступлю, если будет доведен до конца жесткий сценарий в отношении НТВ и продолжено силовое давление ― я просто знаю, как я поступлю в соответствии с корпоративный солидарностью. А придется это делать или нет ― честно говоря, никакого конкретного вывода я из сегодняшнего разговора, к сожалению, не сделала. Надо будет посмотреть, как будут развиваться события, но то, что, безусловно, ― у нас красные покраснели, белые побелели. Я не думаю, что мы изменили мировоззрение президента, да, собственно, такой задачи и не стояло. Но он увидел, что есть люди ― мы говорили уже, что правители очень быстро привыкают к лести, а мы спорили с ним, президент отвечал... То, что пока это у нас возможно, может, это самый большой плюс всего произошедшего и то, что президент просто увидел людей, у которых другая точка зрения, и в данной ситуации мы, может быть, были рупором тех людей, которые солидарны с нами...
Светлана: Мы смотрим в будущее без иллюзий и прагматично, не скажу мрачно, но, конечно, без розовых очков. Завтра ничего не изменится и думаю впереди еще очень трудные времена
Максимовская: Да, в этом я полностью солидарна...
Шарый: На встрече присутствовало 10 журналистов и один журналист-менеджер ― я имею в виду Евгения Киселева. Ходили слухи, что аппарат Путина не очень хотел допускать Киселева до этой встречи и предпочел бы, может быть, чтобы встреча прошла без него. И в ходе этой встречи Путин намекал на некие особые отношения Киселева и Гусинского. У вас не создалось впечатления, что президент пытался как-то расколоть "единый журналистский фронт"?
Светлана: Что касается того, что Киселева не хотели там видеть, то я не имею тому прямых доказательств. Может, были такие настроения, но когда я имела разговор с президентом, когда он звонил в пятницу ― после призыва о встрече ― я прямо, имея в виду, что какие-то лица может быть он не желает видеть, я прямо спросила: есть ли какие-то пожелания по составу участников? Он сказал, что таких пожеланий нет, и что это наше решение ― кто придет, тот и придет. Далее я имела разговор с Александром Стальевичем Волошиным по техническим деталям нашего прихода и оформления пропусков. Что касается того, что Киселева не хотели там видеть, то я не имею тому прямых доказательств. Может, были такие настроения, но когда я имела разговор с президентом, когда он звонил в пятницу после призыва о встрече я прямо, имея в виду, что какие-то лица, может быть, он не желает видеть, я прямо спросила: "Есть ли какие-то пожелания по составу участников"? Он сказал, что таких пожеланий нет, и что это наше решение ― кто придет, тот и придет. Далее я имела разговор с Александром Стальевичем Волошиным по техническим деталям нашего прихода и оформления пропусков и еще раз спросила: "Скажите лучше сейчас ― есть ли у вас какие-нибудь пожелания"? "Нет, никаких", ― подтвердил Александр Стальевич. Дальше никаких проблем не было.
Шарый: Попыток расколоть ваше единство со стороны Путина не было?
Светлана: А Бог его знает, если такая задача и была, то, наверное, она потонула в нашем дружном и очень единодушном выступлении.
Шарый: Марианна, как-то фамилия Коха всплывала во время этой встречи и говорилось ли о "Газпром-Медиа"?
Максимовская: : А как же, всплывала и фамилия Коха, и другие фамилии людей, причастных к этой грязной, прямо скажем, истории тоже всплывали. Мы говорили о своем, президент с чем-то соглашался, какие-то доводы, которые ему были совершенно неприятны, он в расчет совершенно не принимал.... И о Кохе тоже говорили. Говорили все то же самое, что и в эфире, Мы не очень хорошо говорили о Кохе, президент нейтрально, ничего нового мы здесь, наверное, друг другу не сказали и глаза не открыли никому в этом случае.
Шарый: Известно, что в минувший четверг, когда Кох был приглашен к вам в вечернюю программу, он встречался и с коллективом ― какие у вас остались впечатления?
Светлана: Насчет встречи с коллективом ― это громко сказано. Он быстренько одевал пальто в предбаннике, а коллектив кидался на него из разных углов...
Максимовская: Коллектив говорил ему колкости, исходя из одного желания ― чтобы господин Кох понял, что не будет такого, что он придет, скажет: "Ребята, постройтесь и теперь вы будете говорить так-то и так-то".
Светлана: Как грубо выражается Шендерович, "халявы не будет"...
Максимовская: Так вот, исключительно вот из соображений ― сделать такую демонстрацию, что это не пройдет, коллектив говорил ему колкости, а Кох оделся и быстро ушел...
Светлана: Демонстрации даже не было. Мы спонтанно бросались на него каждый со своей стороны.
Шарый: Вам трудно работать ― я знаю это по себе, многие журналисты это знают: когда попадаешь в такую ситуацию появляется чувство осажденной крепости и борьбы за правду...
Максимовская: Дело не в борьбе за правду, а нам очень сложно, прежде всего, потому что нам приходится говорить о себе. Мы стали объектом и субъектом политики, и это ужасно для людей, которые всю жизнь делали новости ― рассказывать о самих себе, о своих собственных проблемах в собственном эфире. Мы понимаем, что это очень плохо, но мы вынуждены это делать, и президенту мы это говорили ― мы вынуждены. Если бы мы были какой-нибудь "Транснефть" ― или откуда менеджмент снимали с помощью бензопилы и ОМОНа, то давным-давно бы уже решили вопрос с нами. А вот какая незадача: мы еще что-то говорим...
Светлана: На самом деле, действительно страшено некомфортно постоянно говорить о себе. Я однажды отвечала на вопрос: не много ли мы говорим о себе, начиная с мая прошлого года, когда у нас начались все обыски и неприятности? Я на этот вопрос отвечаю всегда просто: "Если мы до сих пор живы, значит, не зря мы так много говорили".
Максимовская: Надеемся, может все-таки прекратится это. Надежда, как известно, умирает последняя.
Шарый: Хотелось бы, чтобы, по крайней мере, надежда не умерла. Вот какой вопрос: московские журналистские круги довольно здорово разделились. Коллеги из ОРТ и РТР, за редкими исключениями, мало говорят и не дают никаких оценок того, что происходит на канале, который находится, мягко говоря, неподалеку от их вещательных мощностей. Как вы к этому относитесь? Вам нужна большая поддержка коллег?
Светлана: Мы относимся к этому с пониманием. Мы не маленькие дети и знаем причины и следствия, знаем многих людей с тех же каналов, которые приватно звонят и говорят: "Ребята, держитесь"... А в эфире говорят другое. Что с этим можно поделать?.. У каждого есть своя работа и свои заботы, так скажем. Редкий человек может себе позволить мужество выступить в такой ситуации со своей точкой зрения.
Шарый: Может быть, вы не обладаете всей полнотой информации, и, тем не менее, насколько серьезным вам кажется намерение Тернера купить часть акций НТВ?
Светлана: Это лучше спрашивать у наших менеджеров, но по ощущению, в том числе и от разговора с президентом, вроде бы есть у Тернера эти серьезные намерения. Как мы знаем, заинтересованность проявил уже и Сорос, и не только Сорос. И поэтому наша большая надежда, что если дадут возможность развиваться процессу в рамках делового разговора и разрешения коммерческого спора, тогда у нас шансы есть, если все будет именно в этих рамках, если нет ― предсказать сложно.
Шарый: Вы примерно представляете себе, как вам будет работаться, если в НТВ придет иностранный капитал?
Светлана: У нас единственная надежда, что этот иностранный капитал отнесется к НТВ как к бизнесу, который должен работать хорошо и качественно, и выдавать на гора хорошую продукцию. Если это будет единственное требование, то мы готовы работать хорошо и качественно и выдавать на гора хорошую продукцию.