В КРУГЕ СВЕТА
программа Светланы Сорокиной на радио «Эхо Москвы»
соведущий - Юрий Кобаладзе
30 мая 2012 г.
Гости – Ирина Прохорова.
Аудио: эфир –
Светлана: Здравствуйте-здравствуйте, это программа «В круге СВЕТА». Юрий Кобаладзе, Светлана Сорокина здесь в студии. Мы всех приветствуем радиослушателей, зрителей RTVi. Сразу напоминаю для SMS-сообщений номер телефона – это у нас +7 985 970-45-45, присылайте свои сообщения. А я представляю единственную нашу гостью сегодня – это Ирина Прохорова. Здравствуйте.
Прохорова: Здравствуйте.
Светлана: Главный редактор издательского дома «Новое литературное обозрение». Хотя, все, конечно, уже знают, что вы – главный редактор издательского дома. Но, естественно, когда мы поставили анонс, что у нас будет Ирина Прохорова, вопросы, как вы сами понимаете, посыпались.
Прохорова: Не про издательство.
Светлана: Не про издательство.
Прохорова: А жаль.
Кобаладзе: А почему вас не было сегодня, кстати, на Большой книге?
Светлана: Не пригласили?
Прохорова: Нет, не пригласили.
Кобаладзе: Да что ж такое-то. Вот, непонятно.
Прохорова: Ну, значит, не такая большая, видимо. (смеётся)
Светлана: Разумеется, еще свежа память и ощущения от предвыборной кампании вашего брата Михаила Прохорова. И, разумеется, вопрос, которые пришли на сайт, они практически все касались вашего брата. Не обогнуть эту тему, нас не поймут. Скажите, пожалуйста, что сейчас брат-то ваш делает?
Прохорова: Ну, брат как и обещал, он разрабатывает идею новых общественных течений, партий и так далее, изучает, думает. Как он говорил, создает.
Кобаладзе: И когда от него ожидать уже выплеска?
Прохорова: Вы знаете, я не уполномочена это озвучивать, но, я думаю, что это произойдет в недалеком будущем.
Светлана: Я зашла на его блог, почитала то, что он пишет. Ну, так поняла из последних его таких занятий это Красноярск, там, где сейчас выборы мэра вот-вот состоятся и он там пытается объединенного такого альтернативного путем праймериз выбрать кандидата или помочь такому объединению. Вот, вы что-то про это знаете, как, что за дело и как он к нему относится?
Прохорова: Нет, вы знаете, я хоть и была доверенным лицом брата, я, все-таки, за него не могу говорить на такие темы. Я думаю, что это должен он отвечать на такие вопросы.
Светлана: Ну, попробуем вызвать, пригласить, чтобы поговорить на эту тему.
Прохорова: Да. Я думаю, что это было бы правильно.
Светлана: Тогда у меня уточняющий вопрос уже непосредственно к вам. Вот смотрите, вы были доверенным лицом Михаила Дмитриевича и выступали на публичных площадках, и до сих пор вас активно приглашают, потому что вы оказались таким, свежим и интересным лицом в этой предвыборной гонке. Скажите, а вы как-то втянулись? Почувствовали вкус к такого рода, к политической деятельности? Или нет?
Прохорова: Вы знаете, ну, я считала всегда, что в каком-то смысле я занимаюсь политикой, культурной политикой. Все-таки, 20 лет, создав НЛО 20 лет назад и продолжая издавать 3 журнала важнейших гуманитарных и социально-политических, большое количество книг очень важных, да, я считаю, что я делаю очень важное дело. Может быть, оно не столь публичное, да? Вот, большая широкая общественность, может быть, об этом не знает, но мне кажется, это не умаляет значимость того, что делаю. Ну, я как-то пришла сюда не то, чтобы хвалить себя, но что ж поделаешь. Более того, 7 лет я руковожу фондом брата, фондом Михаила Прохорова, который поддерживает культуру в регионах. А это важнейшая, в общем, социальная задача. Так что в этом смысле я уже считала, что в некотором смысле я в публичном пространстве. Но, конечно, политическая жизнь – она имеет совершенно другие измерения.
Вы знаете, не знаю, это такой сложный вопрос, который однозначно невозможно решить. Я просто понимаю, что если человек уже вошел в такую общественную сферу, обратно он уже как-то не может уйти.
Кобаладзе: Не хотим вас отпускать просто.
Прохорова: Так что, видимо, в том или ином виде, конечно, наверное, я буду продолжать это делать и постараюсь поделиться какими-то своими размышлениями в той области, где я считаю себя профессионалом. Если чем-то буду полезна и не только моему брату, но и обществу в целом, я буду только счастлива. Ну, посмотрим-посмотрим.
Кобаладзе: Вы как-то открещиваетесь от политической жизни, да? Как-то настороженно, да? Вот, брат отвечает. Но согласитесь... Плохо сказал.
Светлана: Из-за брата.
Кобаладзе: Из-за брата, да, вот, из-за кампании этой вы вдруг стали такой знаковой общественной фигурой.
Светлана: Так скажем, знаменитой.
Кобаладзе: Знаменитой, да. Вас уже теперь не выпустят.
Прохорова: Ну, это большая ответственность, знаете? Вот тут не хочется дальше разочаровывать. Понимаете, ну да, это какой-то важный момент, это проверка самой себя. И я до сих пор задаю себе целый ряд вопросов. Ну, есть какая-то сфера компетенции, где я себя чувствую уверенно. А есть какая-то более широкая сфера деятельности, более специальная и я должна для себя решить, что, вот, я готова и согласна.
Кобаладзе: Вот, вы – плохой политик. Политик так никогда не скажет, что «есть какие-то сферы, где я не компетентен».
Прохорова: Нет, вы знаете что? Ну, наверное, у нас представления о политике... Мы не будем судить по конкретно отдельным российским кейсам. Но мне кажется, что ответственный политик должен понимать сферу своей компетенции, полномочий и так далее, привлекать профессиональных людей. То есть он должен быть стратегом, он должен понимать некоторое общее направление, что происходит, как бы надо действовать. А дальше, мне кажется, надо доверять людям, которые в своих областях знают больше. И вот это, мне кажется, может быть, вообще проблема нашей политической жизни в целом не только нынешней эпохи, а вообще исторически, что у нас мир людей, которые во главе, отделен от людей профессиональных. И я думаю, что это одна из самых больших бед российской жизни. Потому что у нас законы пишутся людьми, может быть, с самыми лучшими намерениями, но без понимания специфики общества, каких-то исторически сложившихся связей. И отсюда мы всегда получаем «Хотели как лучше, а получаем как всегда».
Светлана: Скажите, пожалуйста, Ирина, а на ваш взгляд, ну вот, если по-честному, ваш брат – он, все-таки, как бы... Ну, вот, он – политик или нет? Я объясню, почему я это спрашиваю. Потому что, вот, вопросы, большинство, которые здесь есть, они говорят о том, что разочарованы. Он был на этой площадке, он заявился как кандидат в президенты, он собрал голоса, очень многие голосовали за него, да? И потом как пропал, его практически не стало видно и слышно. Ведь, политика, как справедливо говорят нам наши слушатели и зрители, это занятие, которым надо заниматься с утра до вечера и даже ночью, а не от случая к случаю и не раз в неделю.
Прохорова: Вы знаете, ну а кто сказал, что человек от случая к случаю? Знаете, у нас представление, опять же, о политиках – это люди, которые постоянно на глазах и что-то кричат, кидают какие-то лозунги. Мне кажется, это немножко упрощенное представление об ответственном политике.
Вы знаете, мне кажется, что если человек, прошедший вот такую сложную президентскую кампанию, сказал о том, что он собирается создавать новое общественное движение, партию, там, называйте это как хотите, то, наверное, для этого требуется некоторое время и серьезное продумывание, чтобы не выходить безответственно и не создавать какую-то, я не знаю, декорацию, грубо говоря. И в этом смысле, я считаю, что он и есть ответственный политик. Он всегда говорил, что «я – не популист, я не собираюсь пирожками кормить людей, манить их какими-то обещаниями – я, действительно, хочу сделать какие-то серьезные системные вещи». Требуется иногда время, да? Может быть, человек в тот момент, когда он это заявлял, ему казалось, что какие-то вещи известны. Внимательно посмотрев на общество, на реакции, на какую-то ситуацию другую, он решил взять тайм-аут, чтобы серьезно на эту тему подумать. И я считаю, что это делает ему честь.
Я понимаю нетерпение людей, которые, как бы, воодушевились. Но, может быть...
Светлана: Ну вот обещана партия, платформа и так далее. И вдруг – раз и нету. Вот, нету совсем.
Прохорова: Знаете, ну, вот, как бы, мы все хотим, чтобы в один момент по щучьему велению, по твоему хотению. Пятилетка – в 2 года, коммунизм – к 80-му году, развитый капитализм – за 5 лет или 10 лет и так далее. Я понимаю. Как простой человек я тоже могу понять это нетерпение. Но, знаете, человек, мне кажется, настоящий политик, государственный деятель, а не политикан – он понимает меру ответственности за свои слова. Вот, мне кажется, мой брат пришел из сферы бизнеса, там, где слова много значат. Там просто так не бросают слова на ветер. А то, что он еще не превратился в демагога (я надеюсь, он никогда этим не станет), с моей точки зрения, это плюс. Просто, на самом деле, опыт политической жизни нашей постсоветский – он небольшой. И, к сожалению, он связан с большим количеством вот таких псевдовеличин, псевдополитиков, которые очень много кричат, говорят, шумят и так далее, а в реальности, собственно, ничего не делается или делается то, что лучше бы и не делать.
Поэтому, может быть, все-таки, дать человеку возможность, какой-то кредит доверия, да? Вот, человек если выйдет и скажет, и расскажет, вот, дальше можно судить. Все-таки, человека надо судить по делам.
Кобаладзе: Нет, вы очень логично, конечно, говорите, не поспоришь. Но это не аргумент для тех людей, которые говорят «Где ты? Где ты? Куда ты пропал?»
Прохорова: Почему не аргумент? Ну, почему не аргумент?
Светлана: Пропал просто совсем.
Прохорова: Человек выйдет и скажет что-нибудь, я надеюсь. И, вот, когда он скажет...
Светлана: А когда примерно? Какие временные есть возможности?
Прохорова: Вы знаете, я хочу вам сказать опять же, я не правомочна говорить на эти темы.
Светлана: Ну, примерно хотя бы?
Прохорова: Ну, в общем, вполне не в отдаленном будущем.
Светлана: Но в этом году?
Прохорова: Я надеюсь. (все смеются)
Кобаладзе: До каникул.
Прохорова: Но еще раз я хочу сказать, я понимаю нетерпение. Но мы в практической жизни умеем обуздывать нетерпение для достижения важных целей, да? Нам бы тоже, может быть, хотелось. Мы понимаем, есть препятствия, надо подумать, 10 раз взвесить и так далее. Политику тоже нужно время.
Вот как раз я хочу сказать, да? Вот как раз много говорилось о том. Вот, когда умер Гайдар, о нем многие правильно говорили, что он не был политиком, он был государственным деятелем. Человек, который видел будущее, перспективы, проблемы, которые могут прорасти в будущем. И он вынужденно делал какие-то вещи, которые, может быть, не похожи были на популистские решения, но закладывал целый ряд очень важных вещей, которыми сейчас пользуются и есть ощущение, что это было всегда или это кто-то сделал другой. Вот, в этом смысле я не сравниваю своего брата с Гайдаром, я говорю об идее. Мне кажется, отвечая на ваш вопрос, политик ли мой брат, да, мне кажется, политик высокого уровня. Насколько наше общество готово и способно принять политика высокого уровня?
Кобаладзе: Не готово.
Прохорова: А я в этом не уверена. Все-таки, за него бы не голосовало столько людей, если бы общество было совсем не готово.
Светлана: Ирин-Ирин, ну вы же понимаете, что очень многие...
Кобаладзе: У этого среза общества – да. Но очень жестокое отношение. Вот, Володя Рыжков там пропал по уважительной причине, а сколько стрел: «Где он? Что он?»
Светлана: Время – опасный враг и очень капризный союзник. Упустить время – это потерять огромное количество людей, которые были рядом, отдавали свои голоса. Ведь, голосовавшие разочарованы.
Прохорова: А скажите, а скоропалительно выйти и сделать что-то – не потеряет ли потом человек?
Светлана: Не-не-не, не про скоропалительность, а про присутствие на площадке на этой. Ведь, согласитесь, прошедшая зима и весна с момента выборов давала очень многие поводы для присутствия на публичной площадке. Здесь всевозможные протесты, да? Здесь у нас там инаугурация, кабинет министров и прочее-прочее. И где голос человека, который претендовал на высший пост в государстве? Это не логично, он должен как-то реагировать на происходящее, он – живой политик.
Прохорова: Вы знаете, я хочу сказать, что мы, опять же, мыслим в категориях каких-то таких привычных стереотипов.
Светлана: Нет, мы мыслим в категориях политической жизни.
Прохорова: Ну, знаете, политическая жизнь – разная, она меняется. И условия, требования к политикам тоже меняются в зависимости от этого. Ну, все, что я могу сказать на сегодняшний момент – ну, давайте мы немножко подождем. Вот, если человек выйдет и скажет, мы тогда будем судить, что он скажет, что нам предлагает, к чему призывает, как он видит эту ситуацию. Ну да, я понимаю, может быть, обидно, что человек на блогах не высказывается развернуто, что он думает по этому поводу, как говорит. Может быть, это следовало бы сделать, чтобы люди не беспокоились. Или делать какие-то акции. Ну, знаете, у человека есть свой некоторый стиль, представление о том, как себя политик должен вести. Я бы предложила просто... Знаете, когда человек начинал кампанию, вот такие же претензии бесконечные предъявлялись, что он все не так делает и не то он говорит, и не так всё. Ну, просто, действительно, наши представления, что такое политик, они у нас очень узкие. И поведение политика, и способ его говорения, да? Вот, у нас есть какая-то система стереотипов. Мой брат всегда идет по пути, я бы сказала, не меньшего сопротивления, наибольшего. Он пытается идти наперекор многим стереотипам. И, может быть, в итоге его стиль, который непонятен и многим, может быть, неприятен, будет принят и понят. Я в этом смысле как-то рассчитываю на здравый смысл.
Светлана: Ирин, вот, я, например, тоже голосовала на прошедших президентских выборах за Михаила Прохорова.
Прохорова: Я очень рада этому, да.
Светлана: Но не потому, сразу скажу, что я что-то понимала или одобряла в его предвыборных рассуждениях.
Прохорова: Даже вы не читали программу. Вот интересно. (смеётся)
Светлана: Нет-нет, я читала. Но я не могу сказать, что это прямо, вот, мой кандидат, всю жизнь мечтала, да? Согласитесь, я как и многие голосовала, потому что это был единственный альтернативный кандидат, если не хотел голосовать за основного.
Прохорова: Ну, возможно, и так, да.
Светлана: Вы, конечно же, должны отдавать отчет себе, что во многом это было так.
Прохорова: Да, вполне.
Светлана: Поэтому кредит-то не так даже велик, как показали выборы. Поэтому тут работать и работать, и работать.
Прохорова: Ну, простите. Во-первых, что касается наших выборов и что они показали, это отдельная тема.
Светлана: Ну, я подозреваю, что там еще и украли голосов. Поэтому было побольше.
Прохорова: Я подозреваю, что очень много. Я понимаю вас. Ну, что от меня хотите? Я все равно не скажу то, что не имею права сказать. (смеётся) Предоставлю это сделать моему брату.
Светлана: Ну, во-первых, передайте, пожалуйста, вашему брату приглашение на «Эхо Москвы», потому что мы хотели бы из первых уст, из первых рук, да?
Прохорова: Обязательно.
Светлана: А второе, вот, скажите мне, пожалуйста, просто уже заканчивая, может быть, эту тему, хотя еще хочу посмотреть SMS и вопросы из интернета. Я вот что хотела спросить. Как вы считаете, все-таки, кампания, которую провели, она была успешной? Или в чем-то были серьезные просчеты, вот сейчас бы вы уже так не делали, шли бы как-то по-другому?
Прохорова: Вы знаете, ну, учитывая всю ситуацию, когда у человека было 2 месяца фактически на организацию кампании, у человека, у которого за спиной нету партии, которая (НЕРАЗБОРЧИВО) и так далее, у человека, которому недодали даже положенного по закону эфирного времени, не пускали во многие города, он не мог там вести просто элементарную агитацию, просто себя представить и что-то рассказать. Я считаю, что кампания прошла чрезвычайно успешно. Если еще бы голоса подсчитывались, как они должны подсчитываться, то я считаю... Ну, все равно можно понять, какой процент был набран. По разным альтернативным голосованиям там где-то 15-16%, что, я считаю, прекрасная цифра, для человека, начинающего это. Но, конечно, человек вступил в совершенно другое поле, с другими законами действия. Ну, конечно, наверное, были сделаны какие-то ошибки, недочеты. Как выстраивать такую кампанию? Как вести ее?
И потом еще раз хочу сказать, что брат, ведь, вышел из сферы, где люди очень внимательно относятся, кто что говорит, кто что обещает и так далее. А сфера политики, публичной деятельности предпочитает специфическую риторику, способ поведения и так далее. Конечно, брату пришлось немножко... Нужен был тренинг, вот, умение говорить на публику, реагировать, что тебе говорит оппонент. Тот тебе хамит, а ты должен как-то правильно выступить, не уронив себя и так далее. Это тоже элементарные привычки и навыки. И я считаю, что да, там какое-то время потребовалось, чтобы сориентироваться и понять специфику среды. Но в итоге, мне кажется (и в этом смысле он, несомненно, человек талантливый), да, он, мне кажется, прекрасно справился с этой задачей на том этапе, в тех условиях, которые были.
Кобаладзе: А сейчас он слушает нашу передачу?
Прохорова: Ну, вернусь, узнаю. (все смеются) Ну, в интернете же можно прочитать.
Кобаладзе: Просто у меня тогда... Если он не слушает, у меня вопрос к вам тогда.
Прохорова: В интернете все же можно потом прочитать и посмотреть.
Кобаладзе: Сомневаюсь, что вы ответите, но вот в этот период никаких предложений не было из Кремля?
Светлана: Кому?
Прохорова: Кому? Мне?
Кобаладзе: Прохорову.
Прохорова: Ну, по-моему, об этом говорилось, что он отказался работать.
Кобаладзе: То есть вот так вот решительно сказал?
Прохорова: Ну, по-моему, об этом даже писали.
Светлана: Как-то, вот, незаметно это пришло. Что-то как-то... А ему что-то предлагали, да?
Прохорова: Ну, как будто бы, насколько я знаю из газет. (все смеются) Насколько я слышала из газет, читала из газет, предлагали – он отказался. Это было объявлено. Слушайте, но с другой стороны, а что, из этого надо было делать манифестацию, что ли?
Светлана: Да нет. Ну просто интересно.
Прохорова: Брату выйти на площадь, говорить «А я отказался», да?
Кобаладзе: Нет, если он отказался, значит, это говорит о том, что, действительно, готовится какое-то заявление, какая-то программа будет.
Светлана: И, возможно, партия.
Кобаладзе: Да, и партия.
Светлана: Да. И, возможно, в этом году. Ирин, а скажите, пожалуйста, вот, вы с легким сердцем, охотно ввязались в эту политическую историю как доверенное лицо? Или было у вас некое отторжение и вы не хотели в это входить? Или ничего, нормально?
Прохорова: Нет, вы знаете, я вам хочу сказать следующее. Конечно, когда кампания начиналась, я как-то не предполагала, что я так, извините, как медиазвездой стану. Но я консультировала брата по поводу всего, связанного с образованием и культурой, помогала писать какие-то вещи, в общем, какие-то давала рекомендации по тем областям, где, мне кажется, я что-то понимаю. Но потом брат попросил меня быть просто доверенным лицом. И когда пошли дебаты о культуре, ну, как-то было бы естественно, наверное, чтобы выступила я. Но вот таким образом состоялось мое вхождение в активную политическую жизнь. (смеётся)
Кобаладзе: А не захватило вас это? Не бросите журнал и вообще?
Светлана: Ну, журнал-то не бросит, конечно. Но захватило, видимо, да?
Прохорова: Нет, ни журнала, ни издательства не бросит. Но вообще это, на самом деле, это увлекательно. Вы знаете, для историка культуры это вообще очень важно, потому что часто мы много времени проводим в библиотеке, изучая историю, читая и так далее. Но не имея собственного опыта, теперь понимаешь, что иногда интерпретируешь прошлые события не так, потому что оказывается, если ты чуть-чуть хотя бы посмотришь, как реально работает политическая машина и так далее, в общем, оказывается, что это как-то совсем по-другому и ты понимаешь отчасти, почему люди поступают так, в чем они где-то ошиблись. Ну, я не знаю, но, во всяком случае, это сильно обогащает просто и твою рефлексию. Поэтому в любом случае это очень интересно.
Кобаладзе: Придет день, когда Михаил Прохоров выступит, скажет «Я принял решение участвовать в новой кампании президентской. Вице-президентом я вот...»
Светлана: Или министром культуры?
Прохорова: Вы хотите семейственность развести, да?
Кобаладзе: Это будет, по крайней мере, очень такая новелла.
Светлана: Против вас как раз не возражают, да.
Прохорова: Но это, понимаете, вот это та самая история. Мы сначала хотим законности, а потом...
Светлана: А потом семейственности.
Прохорова: Да. Но это по принципу Салтыкова-Щедрина, по любви или по закону, да? Так зачем мы тогда боремся за законы, если мы все равно хотим по любви? Сегодня мы любим этого человека, давайте... (смеётся)
Светлана: Если почитать наших радиослушателей, то получается, что даже не обязательно Прохорова президентом, а вас в министры культуры хотят отдельно.
Прохорова: Эмоции всегда подводят людей, знаете, да?
Кобаладзе: Будет избирательная кампания, выборы будут.
Светлана: Как вам, кстати говоря, Ирина, назначение министра культуры (вот, свежая новость) господина Мединского?
Прохорова: Ну, знаете, я должна сказать, что я разделила некоторое недоумение с большим количеством людей. Сразу оговорюсь, что, конечно, человека можно судить по его делам. Он как-то никак пока себя не проявил как министр культуры.
Светлана: Не успел еще, да.
Прохорова: Еще не успел. Наверное, было бы справедливо...
Светлана: Правда, назначения были такие, знаковые. У него уже, внутри министерства. Немножко можно понять.
Прохорова: Да. Но при этом важно, как кто-то говорил из коллег, ну, давайте дадим ему 100 дней и там будет понятно, что мы будем иметь в некотором сухом остатке, как человек будет разворачиваться. Но, честно говоря, опять же, не хочу сразу к человеку предъявлять претензии в том, что он еще не совершил. Все-таки, действительно...
Светлана: Немножко подождать.
Прохорова: Подождать. Но меня немножко смущает, ну, в общем, не очень как-то мне нравятся многие идеи господина Мединского и взгляд на историю.
Светлана: Те, которые он уже успел транслировать, да?
Прохорова: Озвучить, да. Книги и так далее. Но, опять же, здесь одно дело творчество собственное, другое дело, будучи человеком стратегическим, развивающим культуру. Посмотрим, посмотрим.
Кобаладзе: То есть вы предпочли бы, все-таки, Никиту Михалкова на посту министра? (все смеются)
Светлана: По крайней мере, знакомый.
Прохорова: А больше кандидатур нету, да? У нас только 2 человека, которые могут?
Кобаладзе: Ну, он, по-моему, очень хотел. Так кажется.
Прохорова: Ну, это знаете, ведь, были большие дебаты и дискуссии вообще, кем должен быть человек, занимающий этот пост, какова функция культуры в современном обществе. Было много интересных обсуждений. Но, вот, жаль, что, может быть, такого типа обсуждения, наверное, не читают люди, которые принимают решения.
Кобаладзе: Но, все-таки, вы считаете, министр культуры должен быть просто технолог, технический? Или это должен быть, все-таки, иной человек?
Прохорова: Нет, вы знаете, я не думаю, что министр – это технический человек как сам по себе. Это совершенно другой уровень человека, мне кажется, должен быть.
Кобаладзе: То есть должен быть авторитетом.
Прохорова: Человек должен быть обязательно профессиональным и, мне кажется, это, действительно, такая, стратегическая вещь. Вообще, культурная политика – вещь невероятно важная, она вообще важна для любого государства на любом этапе. И потому что все равно это... Как ни смешно, это ключевое министерство, с моей точки зрения. Оно у нас почему-то всегда бывает по остаточному принципу. Потому что, в конце концов, это имидж страны, вот то, что, мне кажется, плохо понимается. Потому что мы знаем простые цифры, что 90% узнаваемых людей в мире, которые дают статус государству как культурной стране, это люди как раз культуры и искусства.
Светлана: Остановимся сейчас, потому что наступило время новостей середины часа. Мы прервемся. У нас в гостях Ирина Прохорова, главный редактор издательского дома «Новое литературное обозрение». Продолжим сразу после новостей. Оставайтесь с нами.
Новости
Светлана: Еще раз вас приветствуем. Юрий Кобаладзе и Светлана Сорокина в программе «В круге СВЕТА». Напоминаю, для SMS-сообщений телефон +7 985 970-45-45. У нас в гостях – Ирина Прохорова, главный редактор издательского дома «Новое литературное обозрение», которую мы первые полчаса нашей программы мучили вопросами о ее брате.
Прохорова: А я как партизан. (смеётся)
Светлана: А она как партизан. Но обещала передать приглашение сюда к нам в программу для того, чтобы поговорить, все же, о том, что он себе думает и к чему готовится. Я, кстати говоря, в блоге у него вычитала, договаривая тему о кабинете министров, который у нас новенький образовался и мы вас уже поспрашивали по поводу министра культуры, в блоге у себя он написал о том, что вот, наконец-то, поставлена финальная точка в вопросе, как будет управляться страна в ближайшие годы. Дальше он пишет о том, что состав правительства, распределение обязанностей между аппаратом президента и правительством, и финал: «Вот теперь стало ясно, что нужно делать дальше. Начинаем действовать». Что он имел в виду, как вы думаете? (все смеются)
Кобаладзе: Издевается. Ты, Свет, издеваешься?
Прохорова: Пытаете меня, да? (смеётся) Все равно ничего не скажу.
Светлана: Так вы говорили, что вы с ним раз в месяц общаетесь о том, не знаю там, на бытовые темы. Ну, не верю. Ну, вот, что это значит? Вот тут написано, а что не понимаю.
Прохорова: Если я теперь, как бы, филолог и я начинаю комментарии давать по поводу текста, я думаю, что он имел в виду, что теперь для него картина политической жизни и расклада, и каких-то возможностей стала абсолютно ясной и, соответственно, можно уже формулировать какие-то уже задачи.
Светлана: Ну вот опять, ответила так. Вот, ответила. Как он написал, так она ответила. Брат с сестрой. Это фамильное.
Кобаладзе: Ирина выросла как политик за эту кампанию, научилась... Язык дан для того, чтобы скрывать.
Прохорова: Насмотрелась на опытных политиков, да?
Светлана: Ну, вот, понимаете, в чем дело? Вот, я почему про блог-то все? Вот, у него и про протесты тоже как-то так обтекаемо. Но надо, чтобы понимал: в политике не может быть так обтекаемо, люди не могут гадать, что там лингвистически следует за тем или иным соображением. Нужно конкретнее и понятнее доносить свою мысль. Вот это, наверное, раздражает.
Кобаладзе: Свет, тебе надо идти в штаб к Прохорову.
Светлана: Я тебя умоляю.
Прохорова: Давайте, все-таки, подождем. Может быть, человек четко и ясно все в какой-то момент объяснит.
Светлана: Ну хорошо. Будем ждать.
Прохорова: Может быть, есть момент эффекта неожиданности. У каждого свои приемы, в конце концов.
Светлана: Можно ли считать, что Сибирь как-то, действительно, большая такая зона притяжения его внимания? Вот, Красноярск, да? Наверняка в связи с бизнесом он там часто бывает и лучше знает. Можно считать, что он туда какое-то пристальное внимание обращает? Или нет, это случайность (тот же Красноярск)?
Прохорова: Светлан, ну вот простите, да? Все-таки, давайте мы поговорим о том, что я хорошо знаю и могу говорить.
Светлана: Хорошо.
Прохорова: Ну, вот, зачем спрашивать?..
Светлана: Отстаю, хорошо.
Прохорова: Я, все-таки, его сестра и хоть доверенное лицо, но я, все-таки, действительно, не вправе и многие вещи просто могу не знать как следует, да? Зачем же вы меня зря терзаете, время теряете? Давайте поговорим о чем-нибудь другом.
Светлана: Хорошо. Вы часто бываете в Сибири?
Прохорова: Да, бываю, поскольку 8 лет существует фонд Михаила Прохорова, который поддерживает культуру в регионах. И Красноярский край – наш опорный край. Поэтому я там довольно часто бываю. Там большие программы поддержки культуры, поэтому для меня, в общем, Красноярск... Я много была в Норильске, когда фонд сначала там базировался. Езжу и по другим городам, поскольку фонд расширяет свою деятельность. Так что бываю, да.
Светлана: А скажите, пожалуйста, вот, фонд - он, в принципе, занимается поддержкой регионального искусства, каких-то начинаний культурных? Или это, все-таки, зона Сибири и там больше? Потому что здесь смска есть о том, что просят поддержать ярославский Дом художника. Вот, тот же Ярославль может как-то обратить или другие какие-то ваши программы?
Прохорова: Вы знаете, ну я хочу сказать, что мы начинали... Я сейчас объясню. У нас, как бы, принципиальный момент. Начинали мы с Красноярского края – он опорный. Многие конкурсы наши и многие программы поддержки сейчас распространены на все Зауралье – это все на сайте можно посмотреть – и мы работаем уже в ряде центральных регионов. Ярославль пока не входит в зону приоритета фонда. У нас, все-таки, там годовой бюджет вполне ограничен, мы не можем. Но, в принципе, мы рассматриваем иногда, если какие-то есть уникальные проекты, мы их стараемся поддержать. Наша задача – это системная поддержка регионов именно. Мы знаем, что в регионах тяжело выживать творческим людям. Что тут объяснять, почему? Но бывают такого рода институции культурные, уникальные, которые необходимо поддержать, потому что если они погибнут, то потом, соответственно, это уже никогда невозможно будет заново создать такого рода. Поэтому в виде исключения мы вещи рассматриваем. Поэтому, в принципе, мы предлагаем людям посылать заявки. Экспертный совет... У нас, понимаете, у нас четко, да? Мы решили выстроить фонд, и брат в этом смысле был принципиален, не по принципу «Вот мне нравится этот человек, я подарю ему деньги», а как раз как работают лучшие международные фонды – с четкой процедурой, у нас есть экспертный совет, который выносит решения. И я – представитель экспертного совета, но в данном случае я и, будучи соучредителем, мой брат, мы никогда, например, не идем наперекор мнению авторитета экспертного совета, потому что... Ну, тогда начинается произвол, да? И здесь четкая такая есть структура. Поэтому мы открыто и прозрачно работаем, рассматриваем заявки внеконкурсные и четко дается сразу ответ, можем, не можем и так далее.
Светлана: А сфера интересов, как я понимаю, это книгоиздательство, книжные ярмарки, да?
Прохорова: Вы знаете, я вам скажу. Не совсем так. Дело в том, что принципы у нас следующие (и это, кстати, большая и сложная тема, которая может быть сегодня). Значит, как помогать культуре в регионах? У нас есть такая традиция, централизованно, принудительно и уравниловку, выстраивать какие-то культурные институции везде. Вот, замечательно, если считаем, что нужны музеи, давайте мы их строить повсюду. И как часто бывает, что даже самые благие намерения, когда люди приходят в локальную культуру со своими какими-то установками, традициями и начинают грубо «Вот это нужно так, вы ничего не понимаете» и так далее, это, на самом деле, чаще всего бывает довольно печально.
Наша задача другая. Мы если начинаем работать в новом регионе или в городе, мы изучаем его, да? Вот, историю, экономику, демографию, специфику, какие главные проблемы. Мы стараемся выстроить программу под каждый регион, именно помочь локальному сообществу, стараясь не навязывать им, ну, пытаясь какие-то, может быть, делать мастер-классы, рассказы. Но, прежде всего, поддерживаем те инициативы, которые существуют, потихонечку готовя людей к тому, что бывают еще какие-то более сложные проекты.
Что касается наших собственных проектов, ну, например, в Красноярске мы, действительно, сделали сами книжную ярмарку, которая уже шестой год будет делаться. Сделали потому, что для нас это была такая важная площадка, ну, что ли, как бы, цементирования местного сообщества. Дело в том, что Красноярск (у нас целый ряд таких городов) не только индустриальный, он – культурный центр, он – образовательный центр. Туда съезжаются учиться из всего Зауралья. А там нету элементарно хороших книг, профессиональных книг. Это не обязательно художественная литература, да? А научно-техническая, гуманитарная, какая угодно. И можете себе представить, что университеты выпускают людей, библиотеки не укомплектованы. И вообще, знаете, пока не начинаешь какие-то серьезные работы и поддержку в регионах, чаще всего мы слышим такие истории, что «вы знаете, это бесполезно, культурных людей нет, никто не читает, никто ничем не интересуется». Вы знаете, это удивительная мифология, которая никогда, по-моему, практикой не подтверждается.
И вот как только м создали книжную ярмарку или мы делаем какие-то фестивали современного искусства или театральные фестивали, вы себе не представляете, какое количество людей приходит на эти мероприятия. И это вовсе не только профессура или студенты.
Светлана: То есть, есть голод, да?
Прохорова: Вы знаете, голод чудовищный. Я бы сказала, это просто... Понимаете, у нас такое странное представление, да? Мне кажется, мы совершенно не понимаем реальную традицию нашей страны, где одна из лучших черт нашей страны – это невероятное уважение к культуре и образованию. Это, вообще-то, восточноевропейская традиция, да? Культура и образование как главный стержень идентичности, индивидуальный и национальный. И люди невероятно уважают это, и люди самых разных профессий, даже когда мы говорим о гастарбайтерах. Неправда. Приходят на такие мероприятия практически все слои населения. И вот в этом смысле, мне кажется, мы совершенно недооцениваем наших людей вот именно с этой позиции.
Кобаладзе: Слушайте, то, что вы рассказываете, такое вселяет чувство оптимизма.
Прохорова: Вы знаете, вот, по принципу приезжайте к нам на Красноярскую ярмарку, посмотрите, сколько приходит людей с детьми, молодых, старых, приезжают люди из других городов.
Светлана: Целое культурное мероприятие.
Прохорова: А ближайший город – это, знаете, 6-7 часов на поезде ехать. И люди приходят и говорят: «Пустите, мы специально приехали» и так далее. Покупают книги, сидят на всех...
Светлана: По-моему, вы еще фестивали какие-то затеяли.
Прохорова: Мы делаем театральные фестивали, много делаем, мы поддерживаем очень много местных инициатив, а в этом смысле Красноярский край, особенно Красноярск – прекрасный город, там очень много культурных акций. Мы поддерживаем молодые таланты. Понимаете, молодым людям сложнее всего. Знаете, на старте поддержать. Потому что потом, когда у тебя есть имя, каждый тебя поддержит. А, вот, начать – это безумно сложно.
Светлана: Начать очень трудно.
Кобаладзе: Но у вас конкуренция есть или это, как бы, ваше?
Прохорова: Вы знаете, в благотворительности нет конкуренции.
Светлана: Конечно.
Прохорова: Какая конкуренция в благотворительности?
Кобаладзе: Не, ну, вдруг, может, кто-то еще устраивает?
Прохорова: Замечательно!
Светлана: Ну так и хорошо, ты что думаешь?
Прохорова: Так это же замечательно. И мы готовы сотрудничать с разными другими фондами, и с администрацией, с чем угодно.
Светлана: Конечно. Фонды занимаются этим.
Прохорова: Это же не бизнес, а благотворительность. У нас-то проблема, что ее должно быть больше.
Светлана: Конечно. Гораздо больше.
Прохорова: И чем больше городским сообществам и вообще регионам будут помогать разные корпорации, частные люди, общественные фонды, такие благотворительные фонды, тем будет лучше. Собственно, на этом держится весь современный мир.
Кобаладзе: Ну, это происходит или только вы, вот, как Красноярск?
Прохорова: Нет, вы знаете, совсем не только мы. Я вам хочу сказать, что как раз очень интересно, что никто не интересуется историей благотворительности в новой России, в России последних 20 лет. А она, между прочим, очень развивается, она очень большая. В 90-е годы огромное количество людей просто лично помогали. И то, что многие больницы, школы, детские сады, детские дома не закрылись в 90-е годы, это благодаря тому, что было много частных меценатов, которые просто напрямую помогали. А, вот, с конца 90-х годов стали появляться благотворительные фонды.
Светлана: Это система пошла, да.
Прохорова: И их довольно много. Но у нас благотворительность не имеет высокого статуса, у нас всегда ее почему-то порицают и подозревают, бесконечно, непонятно зачем и почему. И мне кажется, никакой пропаганды благотворительности как, кстати, основы новой морали вообще не ведется.
Светлана: Да, да, это правда.
Прохорова: У нас считается, что богатые обязаны помогать, потому что считают, что их состояния нелегальны, выходит, расплатитесь. Но, ведь, на самом-то деле, если мы говорим об основах морали, каждый человек должен быть благотворителем. Потому что есть общественные фонды, куда люди могут послать свои небольшие сбережения и на них можно делать много добрых дел.
Светлана: Может быть, волонтером – для этого денег не надо.
Прохорова: Волонтеры. И, кстати, волонтерское движение среди молодежи очень популярно. Мне кажется, у нас очень много проблем. Часть из них мы знаем, часть из них мы, как бы, игнорируем. А, вот, много позитивных моментов мы вообще видеть не хотим. Я как идеолог начинаю выступать, но мне кажется, мы много недооцениваем потенциальных точек роста. И, вот, еще раз хочу сказать, что уважение людей к культуре и образованию – это точно. Если мы говорим о какой-то национальной черте, общенациональной, это абсолютно точно, я могу вас заверить в этом.
Светлана: А вот скажите мне, пожалуйста, Ирин. Много сведений есть, было и есть частных собраний. Вот, наши богатые люди – они собирают какие-то свои коллекции, да? Кто-то яйца Фаберже, кто-то какие-то картины.
Прохорова: Ну, нормальная вообще-то это как-то вещь, да?
Светлана: Ну, понятно, да.
Прохорова: Не то, чтобы это ново было в мире.
Светлана: Тем более, когда-то до революции эти частные собрания стали основой очень многих больших...
Прохорова: И по-прежнему лучшее, что есть, это собрано было частными.
Светлана: Конечно. Так вот вопрос. А в вашей семье есть такое собирательство или вы этим не увлекаетесь?
Прохорова: Вы знаете, как-то нет, не сложилось, мы не коллекционируем. Но вы знаете, я хочу сказать, что коллекционерство – это какая-то страсть особого рода. И мне кажется, просто так коллекционировать бессмысленно. Есть другая проблема, мне кажется. Очень жалко, что эти частные коллекционеры именно в силу того, что как-то не уделяется внимание таким вещам, не всегда могут выставить эти коллекции. А, ведь, это было бы замечательно.
Светлана: Ну, у нас есть музеи частных коллекций. В принципе, там бывают...
Прохорова: Да, но он один. Знаете, это вот как на большую страну один музей.
Светлана: Ну, да-да. Конечно.
Прохорова: А вообще-то, наверное, это должно было бы тоже стать частью культурной политики всячески способствовать и поощрять частных коллекционеров. А, понимаете, не одни только богатые люди коллекционируют. Ведь, очень много частных потрясающих уникальных коллекций, которые собирали люди всю жизнь, у которых и денет нет никаких.
Светлана: Ой, вы знаете, я только что была в Астрахани и пошла там в картинную галерею. Какая там дивная вот эта провинциальная картинная галерея, которая в доме бывшего купца (там были богатые купцы дореволюционные) и на базе частной коллекции инженера Долгина, который собирал это и потом эти, по-моему, 150 полотен первого ряда передал городу. И это, вот, базовая коллекция, которая до сих пор просто, ну, восторг души.
Прохорова: Именно. Понимаете, когда мы говорим, что у нас ничего нет, это означает не то, что реально ничего нет, а то, что не делается ничего, чтобы это большое богатство потенциальное стало некоторой реальностью.
Светлана: А, вот, дождемся мы в ближайшем будущем какого-то времени, когда вот эти самые, Ну, хотя бы богатые коллекционеры, не все там (многие, может, это единственное, что имеют и над этим трясутся), но что они начнут передавать эти свои собрания в музеи?
Прохорова: Знаете, может быть. Здесь еще вопрос, а готов ли музей...
Светлана: Где наши Щукины-то?
Прохорова: Подождите, простите. Вот, значит, всегда там Щукин – замечательно, а чем современные коллекционеры хуже Щукина, я не знаю. Думаю, так же замечательны. Просто есть еще проблема: а у нас есть куда передавать?
Кобаладзе: Да вот в том-то и дело.
Прохорова: А у нас очень мало музеев. Переполнены запасники. У нас некуда вывешивать...
Светлана: Ну да, отдавать в запасники бессмысленно, конечно.
Прохорова: Да. Надо создавать какие-то новые музеи или поощрять там этих людей, чтобы они открывали музеи. При нашем бюрократическом произволе это все остается в тоне, да? Понимаете, у нас странная история. Казалось бы, проще, если рассуждать абсолютно логически, проще и дешевле поощрять и благотворительность, и меценатство, и вот такое коллекционирование совсем небольшим количеством законодательства. Вместо этого тратятся какие-то безумные деньги на непущание, недавание, запрещение и так далее.
Светлана: Спрашивают, шаг в сторону: «Ирина, а, правда, что в вашей семье присутствуют осетинские корни?» Наверное, откуда-то оттуда человек.
Прохорова: Да, присутствуют.
Светлана: Присутствуют осетинские корни?
Прохорова: Да, присутствуют.
Светлана: Присутствуют. Вот, пожалуйста, отвечаем.
Кобаладзе: А грузинские?
Светлана: (смеётся)
Прохорова: Насколько знаю, нет. Но если покопаться, может быть, не знаю. Знаете, в разветвленных родственных связях все может оказаться.
Светлана: Да. Знаете свою генеалогию, да?
Прохорова: Ну как и большинство, так, на уровне бабушек-дедушек.
Светлана: Не очень глубоко.
Прохорова: Да, не очень глубоко. Но, наверное, может быть, стоило бы заняться как-то. Ну, нет, как выяснялось, графьев нет. Крестьяне... (смеётся)
Светлана: Это значит, грузинских корней нет, если князей нет.
Кобаладзе: Да, нету. Князей нету, да, это плохо.
Светлана: Юрий Георгиевич, давай, пока я смотрю вопросы, спрашивай, что еще ты хотел узнать. А, вот! Я еще хотела. Ирин, вот вопрос. Скажите, пожалуйста, опять возвращаясь немножко к политике, но это именно к вам, не про брата. Вот, немножко повращавшись в этой среде и по роду своей основной деятельности общаясь там с большим количеством чиновников, вот, у вас есть ощущение, все-таки, такого, очень малого присутствия женщин в наших разнообразных властных структурах?
Прохорова: Да. Но, по-моему, это настолько очевидно. Даже не ощущение, а, по-моему, это как-то факт.
Светлана: Сейчас-сейчас, я уточню. Просто сейчас только что кабинет министров назначили новый, там еще меньше женщин. То есть осталось уже, по-моему, только 2 в кабинете – Соловьева и... Забыла вторую фамилию. Ну. не важно. В общем, короче, осталось только 2 женщины, больше вообще нету, одни мужики. И везде, где берешь чиновников первого ряда, что называется, ну, у меня такое ощущение, что стало хуже, чем в советские времена, когда хотя бы ради присутствия кого-то назначали на эти должности. Что происходит? У нас совсем общество становится вот этим вот, мужским?
Кобаладзе: Не можем мы вам пока доверять.
Светлана: Вот, в чем дело? Почему именно в это время, когда везде...
Прохорова: Дела у вас не очень хороши, судя по всему. (смеётся)
Светлана: Да, и дела-то не очень хороши. Почему у нас все хуже ситуация?
Прохорова: Пожалуйста, готовы делегировать. Только как-то все не очень хорошо в Датском королевстве.
Светлана: Почему вот эти вот социальные лифты для женщин вообще как-то плохо работают?
Прохорова: Вы знаете, ну, вообще это такой, долгий разговор и мне не хотелось бы его сводить к исключительно разговору о патриархальных моделях, что, действительно, да, во многом, общество патриархально. Но оно странным образом патриархально. Знаете, я бы сказала, оно скорее милитаризированное, чем патриархальное.
Светлана: Ну да.
Прохорова: Потому что патриархальные ценности, в конце концов, они дают какие-то привилегии женщине хотя бы в ее таких, как кажется, исконных правах как матери, хранительнице очага и так далее. У нас же, ведь, и этого нету. Поэтому странным образом когда у нас говорят, что нужно переходить к традиционным ценностям, при этом законодательство как-то даже эти традиционные ценности никак не обставляет. А когда у нас говорят о равноправии мужчин и женщин, что у нас в Конституции, вроде бы, записано, у нас нет никаких механизмов в исполнении этого закона. И потом, когда у нас говорят о равноправии, конечно, сразу у многих возникает ассоциация с советским временем, когда это якобы равноправие приводило фактически к эксплуатации женщин, потому что у них была двойная нагрузка и никакой, в общем, социальной защиты особой не было. Поэтому мне кажется вот у нас так много спеклось вот таких разных не переваренных и не переосмысленных проблем, что, мне кажется, здесь очень важно разбираться. Вот то, о чем вы упомянули, мне кажется, или хотели упомянуть, проблема разработки закона вот об этом так называемом гендерном равенстве... И здесь возникает огромное количество, волна критики. Я попыталась в этом разобраться, мне было очень интересно. И мне кажется, что если внимательно почитать, о чем люди пишут, ну, отметая в сторону эмоциональные вещи, то, во-первых, знаете, ну, слово «гендер» вообще непонятно, что это такое. У нас это слово ассоциируется с самым худшим и с какими-то либо сексуальными извращениями, либо, как пишут, что женщину хотят лишить ее женственности и невинности.
Мне кажется, знаете, это любопытная реакция. Я помню это хорошо, поскольку позднее советское общество – это время моей юности, что как раз именно в это время, может быть, в 70-х – 80-х годах, скажем, отрицательное отношение к советской власти, которое нарастало в обществе, так же затронуло и сферу так называемого равноправия, которое не было равноправием, на самом деле. Женщин тоже, ведь, не назначали, но эксплуатировали довольно здорово. И поэтому такая утопическая идея, что возвращение к норме жизни, к нормальной жизни связана с идеей вот такой женственности – женщины в белых платьях, мужчины-джентльмены и так далее – это какая-то утопия нормальной жизни, она была перенесена и на сферу семьи. И странным образом российская эмансипация работала, ну, как бы, навыворот. И, вот, мне кажется, это надо учитывать. И не то, что реально женщины, которые об этом говорят, себе представляют, что такое патриархальная семья. Это невозможно, и никто не согласится сейчас таким образом существовать. Но мне кажется, надо учитывать, какая травма в советском обществе была в связи с тем, что женщина оказалась практически ответственна за семью. И не забывайте, что ужасающие войны и репрессии выбили мужчин физически. И женщины остались незащищенные морально, они остались без мужчин. И этот страх – он преследует, это, как бы, передается такая культурная память. И мне кажется, надо принимать законы о равноправии несомненно. Но мне кажется, во-первых, надо объяснять, что это такое и, может быть, не пугать словом «гендер», хотя я за нововведение, я на стороне Пушкина. Но тем не менее. И, может быть, учитывать очень сложную ситуацию. И когда мы говорим, что женщины должны быть во власти, может быть, даже там в процентном отношении, может быть, не пугать их разговором об абстрактном равноправии, а, например (и для меня это важно), все-таки, женщина, наверное, должна объяснить мужчинам-законодателям, что с ее точки зрения важно хотя бы даже для традиционного сохранения семьи – какие нужны гарантии, какие-то привилегии, может быть, пока она сидит с ребенком и так далее, как у нас сложилась традиция семьи, какие распределения, действительно, социальных ролей между мужчиной и женщиной. У нас никто не обещает и мужчинам, что для них это тоже выгодно, что с них снимается страшная нагрузка, потому что и у мужчин же утопический взгляд: они должны быть суперменами, они должны зарабатывать много денег, они должны быть, я извиняюсь, секс-гигантами и прочее, прочее, прочее. Это же нереально, да?
Кобаладзе: Почему?
Светлана: Для огромной массы людей... Юра, ты – исключение.
Прохорова: Нет, я бы сказала так. Мы сейчас не говорим, не будем про любовь.
Светлана: Не будем, да.
Прохорова: Я просто говорю, что очень небольшая группа богатых и сверхбогатых людей может обеспечить вот эту возможность женщине не работать. Мир современный устроен так, что и мужчины, и женщины вынуждены работать. Но наши мужчины считают это унижением для себя, потому что их воспитывают в таких квазитрадиционных представлениях, что мужчина обязан.
Кобаладзе: Ну, это, по-моему, по крайней мере, в Москве уже как-то...
Прохорова: Знаете, я вам хочу сказать. Нет, с этим мирятся. Но внутреннее осознание некомфорта, и женщины внутренне считают очень многие, что они вынуждены работать – это их не привилегия, это их проклятье. Поэтому, мне кажется, здесь как-то должен быть серьезный разговор о том, что мир по-другому устроен, что не унижает мужчину то, что женщина работает, если он берет на себя часть обязательств по семье. Здесь должен быть некоторый момент просветительства. А с другой стороны, учет специфики нашей страны. И тогда, может быть, конфликтов будет меньше. Вот, опять же, не понимая, как жизненные практики устроены, что мы вынесли из прошлого, мы часто делаем законы, которые, по сути, хорошие, но которые общество отвергает, потому что мы не умеем их формулировать на понятном обществу языке.
Кобаладзе: Да.
Светлана: Ну что же? Заканчивается наше время в эфире.
Прохорова: А мы еще и ничего не обсудили. (смеётся)
Светлана: А мы еще даже не подступились...
Кобаладзе: Даже про Прохорова ничего не спросили. (все смеются)
Светлана: Вот, люди пишут: «Разочарованы. Хотели от вас, все-таки, про брата что-то». Передайте ему приглашение – пускай приходит, сам отвечает. Что это такое?
Прохорова: Обязательно. Но я сожалею, что я вас разочаровала, дорогие слушатели. Но, все-таки, я хочу сказать, в нашей стране мужчина может сам за себя, все-таки, ответить, наверное, да? (смеётся)
Светлана: Да-да-да. Вот, Ирина по своим делам. Так что, уважаемые, имейте в виду. Ирина – самостоятельный персонаж, у нее свое дело большое, которым она занимается давно и успешно. И уж будет она там в политике дальше или нет, уже все равно есть, чем заняться.
Итак, Ирина Дмитриевна Прохорова, главный редактор издательского дома «Новое литературное обозрение» сегодня была у нас в гостях. А мы с Юрием Георгиевичем благодарим вас за внимание и вас, Ирина, благодарим.
Прохорова: Спасибо вам за терпение.
Светлана: И обещаем, что через неделю мы встретимся вновь. До свидания, всего доброго.
<<< на главную # <<< в круге света # карта сайта
# Светлана Сорокина: передачи, интервью, публикации. #