НОВАЯ ПРОГРАММА СВЕТЛАНЫ СОРОКИНОЙ: ДОЧКИ-МАТЕРИ
Новая газета, № 53, 24 июля 2003, Галина Мурсалиева.
Светлана Сорокина своего ребенка «изъяла
из государственного оборота». Мы еще расскажем вам подробнее о том, что нужно
знать и к чему быть готовыми, если и вы решите «изъять». Светлана обещала
разговаривать с «Новой газетой» каждый месяц, и каждый месяц вы будете узнавать
о том, как растет ее Тонечка.
Плохие новости, как атмосферное давление, — ежедневны.
Люди как-то массово взрываются, горят, тонут, разбиваются, травятся или
оказываются «оборотнями». Социальное атмосферное давление благоприятно для
некрофилов, остальной части общества дышится тяжело: общественная психика — на
аварийке, общественное сознание — мерцающее. В такой ситуации хорошая новость
не то чтобы просто витамин — скорее антидот: вот Светлана Сорокина, многими
любимая, блистательная телеведущая, удочерила одиннадцатимесячную Тонечку. Я
смотрю интернетную реакцию — всюду радость, восхищение, поздравления.
—
Все-таки, Света, — говорю я ей, — стоит сделать какой-то очень человеческий
поступок — и люди, самые разные, как-то примиряются. Там, под масками своими,
все мы добрые.
— Далеко не все. Знаете, что я уже слышала? Говорят, что я собралась в депутаты и
мне нужно укреплять имидж.
— Вот это да…
— Да. Так замысловато стать депутатом — трудный, я бы даже сказала, хлопотный
избран путь.
— Тернистый путь, — подыгрываю я мерзкой этой версии. Мы улыбаемся, но как-то
через силу: не смешно.
— Чтобы заходить в зал заседаний как родина-мать, — продолжает горько
иронизировать Света, а я думаю: ну почему так много всегда адвокатов дьявола,
на каком таком юрфаке учат их искать всегда и во всем тайный и циничный смысл?
Смазать все хорошее и, конечно, хрупкое, замазать, сбить впечатление, чтоб, не
дай бог, люди массово не уверовали бы в то, что мы все-таки люди. Сместить
акценты, либо высмеять, либо, на худой конец, скорчить гримаску: да она наивна!
(романтична, слишком чувствительна). А значит, событие — незначительное,
неважное, так… либо придурь, либо игра.
Я очень ценю людей, которые в одиночку упорствуют перед презрительными взглядами
остроязычных, всезнающих некрофилов.
– А-ля-ня-ля-ня-ляля, — что-то такое свое сообщила нам
тем временем Тонечка и заулыбалась лукаво-прелукаво.
— Ну куда же ты сползаешь? Вот хулиганка! Обманула меня, прикинулась тихим
зайчонком. А теперь ба-ля-ваться, да? Когда она еще ТАМ была, я приходила,
гуляла с ней по полтора часа — прилипнет и не шелохнется. Три месяца гуляла —
так ничем не выдала, что хулиганчик такой вот…
Мы смотрим фотографии. Это вот Тонечка еще в Доме ребенка, на десять детей — одна
нянечка, а значит, внимание к ребенку строго дозированное, и, значит, с
рождения — изоляция. Преступников, изолируя от общества, лишают не только
свободы, лишают общения с теми, кто их любит. Дом ребенка — изоляция от того,
что там, за этими стенами, просто нет тех, кто любит этих человечков. Дом
ребенка — это, конечно, выход, когда другого выхода нет. И этот выход приводит
к взгляду замороженно-печальному, как будто это вовсе не та Тонька, совсем
другой ребенок на фотографии. Не востребованный с первых минут земной жизни. Не
подозревающий, что им могут вот так вот, как бы ругая, на самом деле
любоваться. Не знающий, что он — счастье. Еще фотография — Тонька в Доме
ребенка последний день. Взгляд уже какой-то более живой, но все еще печальный,
тревожный. И вот дома — бесенок, хитринка в глазках… Всего-то десять дней
прошло!
— А я все думала прежде: да для кого же я строю этот дом? Теперь поняла: я его
строила для Тоньки.
Мы сидим на уютной веранде загородного дома Светланы, признаки присутствия ребенка
всюду, куда ни кинешь взгляд, — манежики, игрушки, целый парк прогулочных
колясок: задарили.
— Бабушка у меня — Антонина Ивановна Антонова, мамина мама. Питерская женщина с
трудной судьбой, баба Тоня. И нравится мне это имя, оно какое-то странно
нечастое — Тоня. А отчество… Сидела Тонька у меня на коленках в Доме ребенка, и
я думала: ну какое же тебе отчество дать? А на ней маечка, которую я же на нее
и надела, а на маечке — мишка такой. Все, решила — Михална! А теперь все
гадают: кто такой Михаил? Кого я имела в виду?
Пусть гадают. Свете сейчас важнее то, что «Мишковна» не хочет пить свежевыжатый сок,
к «Агуше» тянется, приходится разбавлять. Еще квас крепко полюбила.
— Квасной патриот растет, — улыбается Света.
Патриот тем временем уже переодет и демонстрирует нам ребристые подошвы босоножек, очень
эта ребристость патриота занимает.
— У нас такая ножка изящная, что у
нас сваливаются все наши босоножки. Любимая тема — одежда, я ведь думала
поначалу взять мальчика, ходила к нему три месяца. Брала гулять, вещички
мальчиковые покупала. Но не получилось с ним, и у меня возникло стойкое
ощущение, что это дурная примета — когда заранее покупаешь одежду. Я человек
несуеверный, но вот когда Тонечку узнала — крепилась и ничего ей не покупала.
Выдержать было сложно, потому что они там в жутких, совершенно не идущих
дамскому организму пеленках существуют… Но вот все теперь, ребенок изъят из
государственного оборота.
Вот бы всех их изъять, думаю я.
— Мне ужасно хочется, чтобы их брали, — говорит Светлана.
– Светлана, если бы вы об этом всюду говорили,
рассказывали бы в камеру о том, как вы взяли Тонечку, как она растет, как
меняется, вы могли бы повести за собой огромное количество семей, которые
колеблются, — говорит Марина Дубровская, содиректор американской программы АРО
«Помощь детям-сиротам в России»... (Подробности об этой программе и о проблеме
в целом читайте в двух публикациях «Новой газеты»: «Не ставьте родителей в
угол», № 35, и «Синдром отложенной жизни», № 37). Вообще-то мы с Мариной еще
пару месяцев назад говорили о том, что хорошо бы найти семью, усыновившую
ребенка, и рассказывать о них постоянно. Как растет ребенок, с какими
проблемами семья сталкивается. Проблема была в том, чтобы такая семья захотела
бы публично говорить о том, что ребенок усыновлен.
— А я и не могла бы сделать тайны из усыновления, — говорит Света, — ничего не
поделаешь, я человек публичный, все равно бы это вытащили… И думаю я сейчас как
раз над тем — уж не знаю, правильно это или нет, но хочу сделать
фильм-инструкцию для усыновителя. Потому что я теперь поняла, на чем, на каких
узлах мы ломаемся — люди, решившиеся взять ребенка. Момент первый — нужна
информация, чтобы ты хоть немножко ориентировался, с чем ты столкнешься на этом
пути… Вот, казалось бы, я — человек, который на информации просто сидит, — я не
понимала, куда мне торкнуться. На самом деле это же все просто, можно пойти в
ближайший Дом ребенка. Каждый имеет полное право туда ходить, присматриваться,
играть с ребенком, гулять с ним. Одна моя коллега так уже ходит у себя во
дворе.
— Заразилась?
— Глядя на такую очаровашку — Тонька
же у меня шикарный такой агитационный экземпляр, — еще одна моя приятельница
вчера уехала в раздумье. Тоже, наверное, решится…
— В самом деле, почему бы и нет? На
Западе это так просто, они вообще не понимают, как это может быть такое
огромное количество детей в сиротских учреждениях.
— Они едут за нашими потому, что всех
своих давно уже разобрали, — отвечает мне Света. — Там взять ребенка совсем
непросто.
— Но ведь это, наверное, и у нас
непросто. Все-таки вам было проще с оформлением всех документов, вас, наверное,
узнавали.
— Что вы! Я прошла весь путь
абсолютно, я себя нигде, ни на каком углу не срезала. Я потому и говорю, что
могу сегодня дать инструкцию усыновителю. Я прошла ужасного судью в
Преображенском суде, который, на удивление, не любит усыновителей. Прошла все
диспансеры. Еще расскажу вам о посещении каждого — это целые новеллы. А пока
информация, которой не было у меня: если вы уже все обдумали, можно пойти в
ближайший Дом ребенка, а можно в управу своего района, к социальному работнику,
взять у него направление и пойти в городской банк сиротства. Там можно по
компьютеру поискать кого-то, кто понравится, и к нему поехать. Это первый шаг.
А я не знала этого, я Кезину изловила, стала у нее спрашивать, что делать. Шаг
второй — когда вы уже нашли своего — очень важно не пугаться бюрократической
линии, набираться терпения, составлять четкий и ясный список того, что вам
нужно собрать. Тут важно… — и неожиданно вдруг, совершенно в другом тоне: — Что
это за вопли? И почему это мы так вопим?
Ни я, ни Марина не слышали никаких
воплей. Мы знали, что ребенок минут 15 назад «ушел гулять по травке» с няней, и
нам казалось, что была полная тишина. Только теперь мы увидели, что няня с
малышкой уже на веранде; и тут вот есть момент очень важный — мы-то сидели
лицом к ступенькам, на которых уже объявился «агитационный элемент», а Света —
спиной. Но она услышала, а мы нет, — вот так вот слышит ребенка только мать…
Все здесь вообще какая-то мистика: на
детских фотографиях Светлана Сорокина и Тонька — ну просто одно лицо…
Вопль же был такого примерно содержания:
«А-ля-ля-ля!». Не ручаюсь за точность перевода, но предполагаю содержание
таким: «Сколько же это можно, мама, с тетями разговаривать, а я? Я же здесь!».
И, конечно же, мамой сразу на ручки взята. Взята так, как будто не виделись
очень давно (прошло минут 15).
— Ты хочешь вот так, да? Ты хочешь лицом ко мне, мой любимый?
И знаете, что тут произошло? Ребенок сказал: «Дя». Согласился ребенок.
В Доме ребенка девочка не издавала ни звука. Губы просто были сжаты, как будто заклеены.
Тонечка дома всего 10 дней…
<<< на главную # <<< к другим публикациям # Светлана Сорокина: передачи, интервью, публикации. # карта сайта